Форум

Вот так оно обычно и случается: осознание всегда приходит неожиданно. Как сейчас, например — когда на тебя падают коробки с разным барахлом (кое-где даже со взрывоопасным), рулоны упаковочной бумаги и однорукий манекен. Я сперва даже испугаться не успеваю — просто прикрываю руками в защитном жесте голову, и все. А Джеймс ржет. Правда, потом быстро понимает, что меня сейчас действительно завалит и одним взмахом палочки складывает весь этот мусор в аккуратную стопку.

— Достало, — говорю я устало и смахиваю с себя пыль. Новой рубашке теперь, кажется, конец: если на одежду попало что-то из магазина УУУ, то ее уже не очистить никакими заклинаниями.

Джеймс лениво рассматривает полутемную подсобку, заваленную под самый потолок. Наверное, она могла бы показаться раем для какого-нибудь десятилетнего ребенка: пыльные углы, уныло покачивающаяся на потолке тусклая лампочка и коробки, коробки, коробки… Года два назад мы с Джеймсом даже сумели найти какое-то не доведенное до ума изобретение дяди Фреда. Джим тогда хотел вытащить его на свет божий, но я не дал — представляете, что стало бы с папой?..

— М-да, — наконец выдает кузен. — Сделать этот чулан побольше, конечно, не мешало бы… Но в нем есть своя прелесть, не правда ли? — Он улыбается, и его темно-карие глаза светлеют.

Я фыркаю в кулак.

— Прекрати изъясняться как дядя Перси. Я ведь не о том.

Джеймс, в это время разбирающий хлам в каком-то из ящиков, медленно выпрямляется и недоуменно смотрит на меня — я это вижу даже сквозь полумрак.

— О чем же тогда, Фредди?

Я неопределенно взмахиваю руками. О чем же тогда? Мне самому интересно это узнать. Осознание — это ведь такая вещь… внезапная. Оно приходит в голову, как импульс, мгновенно, и ты даже не успеваешь сформулировать эту мысль хотя бы для себя самого — ты просто знаешь.

Джеймс смотрит на меня испытующе, скрестив руки на груди. Он иногда напоминает мне собственного отца. Даже нет, не отца — дядю, того самого, Фреда, и плевать, что они были одинаковые.

— О чем? — повторяет Джеймс.

Я опускаю голову, и челка падает мне на глаза. Хорошо, что здесь темно, и он не может увидеть моего смятения.

— Не хочу… работать здесь. — Я мотаю головой, словно пытаясь вытрясти из нее все ненужные мысли. — Магазин — это не мое.

Я чувствую изумленный взгляд Джеймса на себе и понимаю его: кто бы мог подумать, что магазин — это, видите ли, не мое. Я же ошиваюсь здесь с пеленок, знаю каждую каморку, каждый угол, каждую трещину в полу. Я знаю, кто и как здесь работает; знаю, как создаются товары, как тестируются, как продаются… Я варюсь в этом соку целых двадцать лет. Никто и не сомневается в том, что папа оставит бизнес мне.

Но… но я не хочу этого. Как ни удивительно, я только сейчас понял, что не хочу.

Я быстро выхожу из подсобки, и слишком яркий свет бьет мне в глаза; прикрываю их ладонью.

— Фред! — кричит мне Джеймс вслед — его голос кажется до безумия встревоженным.

Я не оборачиваюсь.

***

За ужином мама легко проводит ладонью по моим волосам и смотрит на меня пристально и ласково одновременно. Я не знаю ни одного человека, который мог бы смотреть на меня так же, и ни одного человека, на которого она бы могла смотреть так же. Хотя… возможно, я бы знал его, если бы… не некоторые обстоятельства, как называет их отец.

— Что-то случилось, Фред? — обеспокоенно спрашивает мама и осторожно поправляет воротник моей рубашки. Роксана закатывает глаза.

Мама по-особенному выговаривает мое имя, оно перекатывается у нее на языке, как что-то тягучее и сладкое, этакое Фред. Она никогда не называет меня «Фредди», или «милый», или «сынок»… Всегда — Фред. Иногда мне кажется, что отец дал мне это имя не как дань памяти умершему брату, а чтобы доставить удовольствие маме.

Я отрицательно качаю головой: нет, не случилось. Папа тоже кидает на меня мимолетный встревоженный взгляд, но тут же успокаивается — он мне верит. Раз я говорю, что все в порядке — значит, все действительно в порядке.

Он немного нервно барабанит пальцами по столу, и я буквально кожей чувствую, что сейчас что-то обязательно произойдет.

— Вам с Джеймсом неплохо работается вместе, да? — улыбается он, и я киваю:

— Конечно. Мы же друзья, знаем друг друга с пеленок и все такое.

Джеймс действительно хороший друг, просто иногда… он не видит дальше собственного носа. Но это иногда. В конце концов, мы же одна семья, мы всегда поддержим друг друга, никогда не бросим… и за глаза нас уже называют новыми владельцами УУУ. Джеймс отлично смотрелся бы у руля всей этой адской машины, искусно замаскированной под маленький магазинчик приколов. Вся фишка в том, что теперь эти магазинчики — по всему миру.

Папа одобрительно качает головой.

— Вы братья.

Я сглатываю. Иногда его намеки слишком прозрачные. Их понимают все, кроме него самого: Роксана кусает губы, мама бледнеет. Наверное, все дело в том, что мы с Джеймсом тоже похожи — не как близнецы, конечно, но тем не менее: ему от тети Джинни достались темно-рыжие волосы и карие глаза, от дяди Гарри — высокий рост и смуглая кожа. Нас можно было бы принять за родных братьев.

Скорее всего, от полного погружения в свой идеальный мир папу спасает лишь то, что Джеймса зовут не Джордж.

Вы же меня понимаете, да?

— Конечно, — отвечаю я, глядя ему прямо в глаза. У него добрые синие глаза. Такие же были у дяди Фреда. А вот у меня — карие; синий цвет достался Роксане. — Мы же братья, — и улыбаюсь.

Папа улыбается мне в ответ.

***

Когда Джеймс выскакивает из-за угла с диким боевым кличем, я чуть не падаю замертво от страха.

— С ума сошел?! — ору я на него, а он смеется. Обнимает меня одной рукой, и мне на секунду становится чуть легче, на секунду мне кажется, что все как раньше: мы по-прежнему веселые и беззаботные, по-прежнему желаем стать Великими Изобретателями Приколов, по-прежнему… бредим чужими мечтами.

Хотя с чего я взял, что Джеймс хочет чего-то другого?..

Он тут же перестает улыбаться и обеспокоенно спрашивает — совсем как мама вчера:

— Что-то случилось?

Я отрицательно качаю головой. Джеймс поджимает губы и смотрит на меня недоверчиво, но я упрямо отказываюсь это замечать.У меня нет проблем, вы что-то хотели?

— Мне кажется, — начинает он медленно, — ты просто вбил себе в голову что-то такое. Еще со вчерашнего дня.

Я мысленно усмехаюсь. Ну конечно, вбил. Ни фига, Джеймс. Я просто кое-что понял.

Мы идем по длинному светлому коридору, по которому снуют шустрые менеджеры и продавцы-консультанты в лиловых мантиях. Они не обращают на нас никакого внимания, и Джеймс пользуется этим, чтобы затащить меня в одну из подсобок. Я даже не успеваю возмутиться такой наглостью, потому что он тут же зажимает мне рот ладонью, и в его глазах — упрямство, то самое, наследственное поттеровское, и, кажется, неподдельная тревога.

— Что происходит, Фред? — спрашивает он жестко, как на допросе, и я понимаю, почему дядя Гарри хотел, чтобы Джеймс пошел в Аврорат.

Я мотаю головой и пытаюсь выглядеть непринужденно, несмотря на то что он прижимает меня к стене. Джеймс сильный — и очень злой. У него раскраснелись щеки и сузились глаза — я уже говорил, что он чертовски упрям?.. Я чувствую его выступающие кости — они как острые грани; чувствую, как горячо и влажно он дышит мне в шею, и сглатываю. У меня возникает абсолютно неправильное, необъяснимое желание выгнуться ему навстречу, прижаться, обхватить шею руками и…

— Что происходит? — повторяет Джеймс, и я выныриваю из своих мыслей, ощущая себя совершенно сбитым с толку.

— Ничего, — тихо отвечаю я, даже не замечая того, что он уже и не держит меня — мы просто стоим близко-близко, а желание его поцеловать, такое острое, волнующее, щекочущее внутренности, и не думает никуда исчезать. У меня дергается кадык, и я на секунду прикрываю глаза.

Джеймс осторожно кладет ладонь мне на грудь. Мое сердце стучит прямо у него в руке.

— Расскажи мне, — просит он — действительно просит, а не требует и не уговаривает.

Я открываю глаза, а перед ними — его лицо, серьезное и встревоженное. Мерлин, думаю я, неужели Джеймс и правда обо мне беспокоится?..

Мысль о том, что друг — он на то и друг, чтобы ему можно было все рассказать, почему-то до сих пор не приходила мне в голову.

И я начинаю говорить.

Говорю о маме. О том, что она любит не отца, вернее — думает, что любит отца, а на самом деле… о том, кто для нее Фред и кого она видит — хочет видеть — во мне. Говорю о папе, о его тоске, о мечтах — о том, что он тоже, тоже хочет найти во мне своего умершего брата. Говорю о том, как мне тошно и как я завидую Роксане — ее не постигла участь быть живым призраком для собственных родителей. Я говорю Джеймсу, что хочу оставить магазин, иначе мы с ним станем вторыми Фредом и Джорджем — в буквальном смысле.

Он слушает меня и смотрит в лицо, не отрываясь. У него в глазах плещется мутное сочувствие, я вижу это, и — понимание. Его рот чуть приоткрыт — то ли от удивления, то ли еще от чего-то.

Мне просто нестерпимо хочется…

…И Джеймс меня целует — сам. Просто прижимается губами к губам, сухо, почти отчаянно, крепко зажмурившись, прижав меня к шершавой стене всем телом. Спине холодно даже сквозь рубашку, и я больно ударяюсь затылком, и Джеймс кусает мою губу, и…

…и это прекрасно, совершенно прекрасно — до тех пор, пока он не отстраняется. Смотрит на меня изумленно и испуганно, а его лицо выглядит так, словно он получил удар под дых, и сбегает.

Сбегает, выскочив за дверь, мелькнув белой футболкой, оставляя меня одного в очередной полутемной подсобке магазина УУУ — с полной кашей в голове и болезненным стояком.

***

Даже лежа в постели, я не могу перестать думать о Джеймсе. Нет, не так: мысли о Джеймсе настигают меня как раз в постели. Весь день после этого сумасшедшего утреннего поцелуя мы как-то умудрялись не пересекаться: он торчал в торговом зале, а я — в бухгалтерии, бесцельно перебирая и просматривая старые счета. Почему-то именно там мысль о том, чтобы бросить магазин, показалась мне особенно дикой и кощунственной.

Правда, не такой дикой, как то, что Джеймс меня поцеловал.

Нет, я, в общем-то, знал, что он не особенно заморачивает насчет того, кого трахать, но… Он никогда не проявлял ко мне никакого интереса. Мы семь лет жили в одной комнате, прятали друг от друга трусы и носки в приступах ребяческого идиотизма, вместе принимали душ, слышали чужие стоны сквозь зубы и скрип кровати ночью…

Да и я никогда не воспринимал Джеймса как потенциального… сексуального партнера (мне это слово почему-то кажется неправильным, слишком канцелярским, неприменимым по отношению к Джеймсу) — точнее, не воспринимал до вчерашнего дня. И почему меня потянуло взглянуть на его приоткрытые губы, тревожные глаза?..

У Джеймса совершенно потрясающие глаза, о да, — темные, как спелая вишня, лукавые, немного шальные. Меня всегда тянет улыбаться, когда я вижу в них светлые веселые искорки.

И эта идиотская улыбка — вовсе не признак влюбленности в лучшего друга, нет-нет. Может быть, я был немного очарован Джеймсом — это даже Роксана замечала, — но совершенно точно не влюблен.

Совершенно.

Просто Джеймс — он такой… веселый, взбалмошный, острый на язык и невероятно обаятельный. Впрочем, я тоже в глазах всех остальных выгляжу непредсказуемым шутом и за словом в карман не лезу, но это скорее амплуа, необходимое сыну Главного-Весельчака-Магической-Британии. Наигранное. Ненастоящее.

А еще я думаю, что Джеймс красив. Не красотой квиддичных звезд, смотрящих с глянцевых страниц журналов, а просто красив: у него веселые глаза и потрясающая улыбка; этого хватает для того, чтобы не замечать слишком резкие черты лица и наследственную уизлевскую излишнюю худощавость и высокий рост.

Я сотни раз видел его голым. С мокрыми волосами, длинными ногами, выступающими ребрами и сморщенными розовыми сосками. Сотни раз скользил по его телу взглядом и не замечал, какой он… Сейчас все эти картинки всплывают в моей голове, и я просто поражаюсь, какая же коварная штука память.

Член ноет: я в течение всего дня игнорировал почти болезненное возбуждение, и сейчас, кляня все на свете, запускаю руки в пижамные штаны, чтобы подрочить с мыслями о Джеймсе, мать его, Поттере.

***

Всю ночь я думал о том, как мы будем избегать и игнорировать друг друга. В моей голове уже скопилась целая вереница вежливых отговорок и нейтральных тем. И, если честно, я никак не ожидал того, что Джеймс будет ждать меня в кабинете отца — которого, кстати, на работе еще не было.

Он улыбается мне краешком губ, и эта улыбка касается его глаз — в груди у меня теплеет.

— Извини, — голос у него непривычно тихий и хриплый. Сердце екает.

Я киваю. Конечно. Извини-за-то-что-я-тебя-поцеловал-это-была-случайность. Очень закономерно и предсказуемо; глупо было ожидать чего-то другого, правда же?

Желваки у Джеймса напрягаются, и он снова произносит — на этот раз громче и с нотками нервозности в голосе:

— Ты меня, видимо, не понял, Фред. Извини.

Я смотрю на его виноватое лицо, на опущенные плечи, на темные круги под глазами и сжимаю губы.

— Я понял, Джеймс, — цежу я, хотя разговаривать мне совсем не хочется. — Ты извиняешься. Этого больше не повторится — или что ты там хотел сказать?..

Джеймс внезапно вскакивает со стула и одним плавным движением оказывается совсем рядом со мной. От неожиданности я даже забываю, как надо дышать. Джеймс держит меня за плечи, а его теплое дыхание согревает мне щеку.

— Ты меня и правда не понял, Фред, — улыбается он; губы у него дрожат. — Я прошу прощения за то, что сбежал.

— Ч-что?.. — вырывается у меня изумленное.

Но он не слушает, он моментально затыкает мой рот поцелуем — на этот раз куда более смелым. Кажется, теперь я понимаю, почему в Хогвартсе девчонки бегали за Джеймсом толпами — он целуется так… так, словно…

У меня не получается сдержать невольного стона, и я думаю о том, что Мерлин, как же хорошо, но тут в голову закрадывается жутко несвоевременная, такая до чертиков рациональная мысль.

Я отстраняюсь, и глаза Джеймса тотчас же наполняются тревогой и виной.

— Что-то не так? Я сделал что-то не то? Тебе не понравилось? Я тебе не нравлюсь? — тараторит он, но я только качаю головой: да нет же, придурок, все в порядке.

Просто… у меня накопилось несколько вопросов.

— Какого черта, Джеймс?! — наконец взрываюсь я, и он выглядит просто до смерти испуганным — неужели для него настолько важен этот поцелуй?.. Мысль наполняет меня звенящим ликованием, но я стараюсь оставаться серьезным, чтобы продолжить: — Какого черта Мэнди сообщает мне, что меня срочно требует отец, какого черта я вижу тут тебя, какого черта… Откуда у тебя ключ?.. — как-то совершенно невпопад заканчиваю я, глядя на его самодовольное расплывающееся в улыбке лицо.

— Ключ у меня был всегда. Вернее, не всегда, но дядя Джордж дал мне дубликат как-то. В знак доверия. — Его кадык судорожно дергается. — А отвечая на два предыдущих вопроса: во-первых, я хотел написать заявление об увольнении, а во-вторых — поговорить с тобой. — Он виновато пожимает плечами. — Это был самый действенный способ поймать тебя, извини.

Но я не могу выговорить ни слова от удивления. Я только смотрю на него, такого знакомого и привычного, и… и думаю о том, что, кажется, не знаю о Джеймсе Поттере чего-то очень важного.

И он продолжает:

— Если ты все еще хочешь уйти из магазина, то я уйду вместе с тобой. — Его глаза сейчас просто убийственно серьезны, и я не знаю, пугает ли меня это или, напротив, заставляет по-идиотски светится от счастья. — Ты молчи только, ладно? — тут же добавляет он, пресекая все мои попытки хоть что-то сказать. — Я же… я же, черт, хотел после Хогвартса пойти к папе, в Аврорат, но ты… но тут ты — «пойдем со мной работать в магазин» и все такое… Я не мог отказаться. Просто не мог.

— Как это — не мог отказаться?.. — потрясенно выдыхаю я.

В словах Джеймса нет логики. Потому что если она там все-таки есть — то это значит, что… О, об этом лучше вообще не думать.

Он усмехается — мне кажется, немного печально: уголки его губ чуть приподнимаются вверх, но глаза остаются серьезными и взволнованными.

— Как думаешь, почему я тебя поцеловал? — тихо спрашивает Джеймс.

Я опускаю глаза в пол. На самом деле я ведь и сам думал об этом всю ночь. Ха, почему он меня поцеловал…

И Джеймс говорит — так, словно бьет меня с размаху. По крайней мере, я действительно готов упасть.

— Я люблю тебя.

Это сказано слишком громко, слишком быстро, слишком неожиданно, слишком…

— И если ты уйдешь — то я вместе с тобой. — Он смотрит на меня больным, мутным взглядом, и его губы складываются, ломаясь, в горькую усмешку. Джеймс произносит, чеканя слова: — Мне плевать, что ты там думаешь. Я люблю тебя.

И я смеюсь. Громко, запрокинув голову, чувствуя, как из глаз брызжут слезы. Вместе в этим смехом из меня выходит и страх, и горечь, и… радость? Точно: это совершенно точно радость.

Джеймс осторожно обнимает меня и гладит по спине, на его лице такое испуганно-робкое выражение, которое, я уверен, еще никто не видел, и это невероятно правильно, это так-как-и-должно-быть. Я утыкаюсь носом ему в шею, стирая эту глупую обреченность, страх и отчаяние.

— Неправда, — шепчу я, не в силах справится со счастливой улыбкой улыбкой. — Ты не идешь следом за мной. Это я ухожу из магазина — и забираю тебя с собой.

А на стене висит портрет отца. Он молодой, веселый и с Фредом. Он улыбается. Мне кажется, он поймет.

fin

Форум » Командная игра "Next vs Cross-gen" » Next-дуэль 2011. Внеконкурс. "Забираю с собой", фик, слэш, ДжП/ФУ-мл., PG-13
	перенос